и живая музыка. «У меня готов план поездки», — Рейналд опять орет, перекрикивая теперь уже джаз-оркестр. Мы погружаемся в изучение программы путешествия: там есть «VIP-встреча в аэропорту», прогулка по «лучшим барам мира», «волшебная поездка» по побережью и, конечно же, настоящая кубинская еда. Уже дома я еще раз вспоминаю рассказы МакДоналда о Кубе: мистическая фигура Фиделя Кастро, старыедворцы Гаваны, аномалия Гуантанамо, вкус самого вкусного в мире мохито и глоток лучшего на свете дайкири. Через пару месяцев английской зимы и прорвы часов над Атлантическим океаном я потягиваю свой первый мохито, сидя в Long Bar гостиницы Nacional; когда-то в ней любили останавливаться Эррол Флинн, Ева Гарднер и Фрэнк Синатра. Сейчас бар заполнен друзьями Рейналда. Тут также сидят состоятельный банкир и его крупная жена, судья на пенсии, продавец недвижимости. Туда-сюда с постоянством маятника расхаживает пожилой садовник. Почему-то он в тонком плаще, но вполне естественно, что из каждого кармана торчит по бутылке рома. Мне начинает казаться, что сейчас войдет Эркюль Пуаро и начнет распутывать очередной клубок интриг и человеческих отношений. Впрочем, Гавана не нуждается в чужих историях. Город романтики и падения — такой запомнил ее Грэм Грин в романе «Наш человек в Гаване» 1958 года. Город, в котором, как пишет Грин, «любой порок был доступен и любая торговля разрешена», а история революций и контрреволюций породила общество, где заговоры и интриги стали частью культуры. Куба, которую мы знаем сегодня, более полувека остается любимым и главным детищем одного человека — Фиделя Кастро. Когда Фидель пришел к власти вместе с Че и другими бородачами, многие из нынешних политиков едва закончили школу. Для рядовых туристов Куба — страна, где на улицах припаркованы старые американские автомобили Buick, Chevy и Hudson, где местным жителям выдаются продовольственные карточки, — представляется живой работающей машиной времени.
И хотя в 1994 году правительство открыло фермерские рынки, цены на них слишком высоки. Для большинства кубинцев такие продукты, как мясо, сыр или рыба остаются деликатесами. Спросите у маленького кубинца, кем он или она хочет стать, когда вырастет, и вы наверняка услышите в ответ: «Туристом». Несколько часов спустя, после мохито в Long Bar, Рейналд заставил нас подняться с постели в 4 утра. Мы сели в самолет и отправились в Сантьяго-де-Куба. «Этот город никогда не спит. Его музыку вы больше нигде не услышите. Там лучший бар на земле», — все это Мак-Доналд твердил, как заколдованный. Сантьяго-де-Куба оказался вторым по величине городом и бывшей столицей Кубы. В июле карнавал превращает город в поток рома и румбы, а по субботам на одной из главных улиц перекрывают движение, открывая дорогу музыкантам и танцорам. После ужина и вереницы стаканчиков бесшабашного сантьяговского рома, Рейналд отправился на поиски лучшего бара на земле. «Я могу поклясться, что он был здесь, — сказал он, показывая на пустое здание, — прямо здесь, за углом». На следующий день мы поднимаемся ни свет ни заря. Мы должны успеть на пятичасовой автобус до прибрежного города Баракоа. Путешествие на восток, через горы Сьерра-дель-Пурьяль, проходит по крошечным уединенным деревням, разрисованным портретами Че Гевары и украшенным политическими плакатами пополам с лозунгами. История Баракоа звучит как готовый сценарий для фильма. Город был основан Диего Веласкесом в 1511 году. По другой версии Христофор Колумб приехал туда на девятнадцать лет раньше и установил деревянный крест, привезенный из Испании. Крест Cruz de la Parra до сих пор хранится в городском кафедральном соборе. Споры о его подлинности не прекращаются по сей день. Но как говорят местные жители, по данным самой последней экспертизы, крест был сделан из кубинского, а не испанского дерева, и датируется XV веком. В пиццериях Баракоа мы нашли замечательные сладости из кокоса и шоколада и блюдо tamales: банановое пюре, тушенное с мясом и специями, завернутое в банановые листья и обжаренное на огне. В два часа ночи мы выехали из Баракоа на автобусе. Мельком из окна взглянули на американскую военную базу в бухте Гуантанамо и, наконец, вернулись в столицу. Нас ждал обед в La Cocina de Lilliam, одном из лучших кубинских paladares. Paladares — маленькие семейные ресторанчики, официально разрешенные в 90-е годы. Для большинства кубинцев это шанс получить рис, черные бобы и жареного цыпленка — эти продукты должны быть в меню. Еда в Lilliam оказалась вкусной и какой-то объемной: рыба снеппер с морковкой и черным перцем, кебаб из цыпленка, свинина, тушенная с абрикосами, и гениальнейшее кокосовое мороженое. «Если бы в Гаване таких ресторанов было штук пятьдесят, здесь можно было бы жить», — вздыхает Рейналд. В оставшиеся несколько дней Рейналд лишает власти экскурсовода и берет бразды правления в свои руки. Благодаря этому маленькому перевороту мы побывали на сигарной фабрике Partegas, где МакДоналд вел себя как маньяк. Он глубоко втягивал воздух и наслаждался «запахом лошадиного навоза — изысканным ароматом лучшего в мире табака». Мы посетили Клуб гаванского рома — это не клуб, а музей имени Джека Воробья. В музейном баре мы попробовали Cuban Barrel Proof — новый 45-градусный ром. Рекомендую запивать его глотком воды — это обязательно. Благодаря Рейналду у нас даже осталось время заглянуть в гаванскийбар Floridita, где действительно готовят лучший в мире дайкири. Несколько недель спустя мы снова в Лондоне, в Сохо, в Floridita. Кричим. «Солнце, музыка и никогда не унывающие кубинцы зовут меня обратно», — орет Рейналд и заказывает еще дайкири.
